10 сентября 20хx года. Москва
00.15 по местному времени
Человек неопределенного возраста с опрятной куцей бородой и еще обильными остатками некогда кучерявой шевелюры нервно курил одну за одной. Пальцы нервно теребили зажатую в руках шапочку. Каждый раз, щелкая любезно предоставленной зажигалкой, он искоса посматривал на невозмутимо молчаливого охранника, зачем-то вырядившегося в парадную форму лейтенанта ВВС.
Человек курил впервые за много лет, и это ему нравилось. Присутствие же чужого лейтенанта не нравилось совершенно. О том, что, не будь лейтенанта, не пришлось бы и курить, человек не задумывался.
Он ждал неизвестно чего уже третий час, и к оскорбленному чувству гордого самодовольства все больше подмешивались другие, давно забытые, а также новые сильные чувства.
Несколько попыток задать охраннику элементарные вопросы бездарно провалились. И теперь в глазах ждущего прятался тщательно скрываемый страх, заставлявший выглядеть надменнее, чем обычно.
Человек в сотый раз оглядел кабинет, пытаясь определить его принадлежность. В принадлежности доставивших его сюда поздним вечером он не сомневался. Но вот этот кабинет... Он был странен и незнаком. Интерьер явно говорил о богатстве, вкусе и даже богатстве вкуса хозяина. Здесь пахло холеной лощеной холодностью и учтивостью профессионала, способного с сожалеющей улыбкой нажимать на курок, извиняясь: «Ничего личного».
Единственная видимая дверь никем не охранялась. Но тупой служака, расположившийся чуть сбоку за спиной не оставлял надежды на то, что за дверью не находятся такие же.
Наконец, дверь открылась. Лейтенант вскочил. Первый вошедший, предупреждая ненужные слова, улыбнулся, поднял левую руку, раскрыв ладонь, протянул вперед и неспешно опустил. Лейтенант вернулся на место в кресло.
Вошедший производил впечатление приветливого респектабельного господина лет сорока. Возможно, даже адвоката. Костюм с иголочки, добротный галстук. Улыбка без тени иронии или угрозы. Что-то в ней было. Но сразу это не поддавалось пониманию. Просто становилось не то очень холодно, не то слишком жарко.
Вторым в кабинет вошел поджарый генерал с синими лампасами. Его интеллигентное лицо выглядело более суровым, хотя и не злым. Легкие признаки седины на висках придавали внешности благородный шарм.
Генерал закрыл дверь.
– Вы ответите за свое самоуправство! – с окончанием ожидания надменность резко поползла в гору.
– Здравствуйте, Ефим Харитонович. Рад встрече с понимающим человеком, – улыбнулся одетый в гражданское.
– В чем?! – неожиданно вспотев, сорвался на фальцет Ефим. – В чем понимающем?! Где?
– В правилах. Ведь все со временем ответят. И не только за самоуправство. Да вы успокойтесь, – примирительным тоном ответил гражданский.
По крайней мере, Ефим решил, что странный добряк, скорее всего, гражданский. И это было плохо:
– Я арестован?
– Ну что вы. Зачем?
– Почему меня тогда сюда... Сюда... Привезли? – с трудом подобрал слово Ефим.
– У нас есть к вам несколько вопросов. Всегда приятно побеседовать с умным человеком. Например, о господине Бобкине.
– Я не собираюсь с вами беседовать. Тем более здесь.
– Возможно, – согласился гражданский. – А о его друзьях?
– Мне надо позвонить.
– Пожалуйста, – улыбнулся гражданский. – Телефоны на столе. От первой до седьмой АТС. Вам какая нужна?
– Сам разберусь.
– Будьте любезны. А мы пока чайку. Или кофе?
– Лучше сок. Виноградный, – решил генерал.
– Три сока, – в никуда приказал гражданский.
После трёх звонков с разных телефонов надменность сползла с лица Ефима. Один адресат, услышав знакомый голос, сказал, что занят, и бросил трубку. Двух других отыскать не удалось.
– Если у вас нет ордера, я немедленно ухожу. Наш разговор останется в тайне.
– Конечно, останется. Хотя... Все тайное со временем становится явным. Лейтенант, покажите господину ордер, – на этот раз улыбка гражданского заставила заледенеть пот на спине Ефима.
– Вы кто? – изменился в лице Ефим, увидев ордер с собственным именем и приказом, написанным лишь в первой строке: «Задержать и подвергнуть ...». Остальные были пусты.
– Те, кто должны дописать недостающее в этой бумаге, – перестал улыбаться гражданский и повернулся лицом к военному коллеге. – Прошу любить и жаловать. Генерал Штейнберг. Меня можете называть полковником Ивановым, если угодно. Итак? - вопросительно посмотрел на Ефима назвавшийся полковником.
– Спрашивайте, – собрался Ефим. – От меня все равно теперь ничего не зависит.
– Почему же? Ошибаетесь, любезный. Еще как зависит. Бобкин. Или Бобков? Или вообще он не на «боб» начинается? Вы ведь видели его недавно?
– Встречались.
– Уже хорошо. О чем шла речь?
– Он просил дать грамотного менеджера. Тут нулевой цикл мусоросжигательного завода заложили, а бизнес-план оказался липовым.
– Надо же, – удивился генерал.
– Это бывает, – согласился Ефим. – Долго объяснять: обоснование кое-как соорудили, лишь бы бабки получить, контакты не обеспечили, смету завысили раза в полтора.
– Удалось?
– Что удалось?
– Найти грамотного менеджера.
– Как же, – нервно усмехнулся Ефим. – Все грамотные давно отсюда смотались. А те, которые сдуру остались – нарасхват.
– Неужели у Бобкина не хватило денег? – изобразил изумление полковник.
– В каком смысле?
– Чтобы перекупить специалиста. И зачем вы вообще для этого понадобились? Что, хэдхантеров мало? Или вам он особо доверял?
– Нет. Не знаю. Вообще-то он сам никогда не платит. Предпочитает наоборот, – чтобы ему платили.
– И это все, о чем вы говорили?
– Да.
– Хорошо. Тогда обсудим пока одну другую тему, а то уже поздно, – с раздельным ударением на числительные предложил полковник.
– Обсудим, – вздохнул Ефим. Мысли после выпитого сока собирались плохо.
Полковник встал, чтобы взять новую порцию сока. Поставив ее на стол, он весело взглянул на Ефима. Тому даже показалось, что полковник подмигнул.
– Не так давно, еще будучи зампредом, вы сделали ряд предложений. Хотелось бы знать: они исходят от вас лично? Или вы просто озвучили чужие идеи, скажем так, всяких советников?
– Я не озвучиваю чужие идеи. Все мои идеи – мои. Лично. У меня их много. О чем именно речь?
– Наизусть, к сожалению, выучить времени не хватило. Но сейчас вспомним. Лейтенант, запись.
Чуть слышное шуршание сменилось голосом. Секундой позже включился экран, где еще безбородый Ефим говорил какому-то сидящему рядом бородачу в кучу микрофонов:
«Легитимность губернаторов – есть средство защиты от президента - дурака, если таковой будет избран. Требовать, чтобы нынешний президент ушел в отставку – это дестабилизировать ситуацию...
Я не хочу даже обсуждать идею сильной, боеспособной и компактной армии. Думаю, меня поддержит особенно молодежь. Любой здравомыслящий политик не должен заниматься этой проблемой.
Наша цель – занять Думу, чтобы там присутствовали люди с таким же понятием».
Раздался щелчок, свидетельствующий о конце записанной цитаты.
– Это вы говорили? – вступил в дело генерал.
– Кх... Кхм..., – теперь левая часть Ефима потела, а правая леденела. Сердце бешено стучало.
– Прежнего не вернешь. Тот умер. Что вы имели в виду под противодействием законно избранному президенту? С помощью губернаторов? Впереди выборы – отвечайте.
– Я... Я имел в виду... Ну... Понимаете.
– Понимаю. Вы имели в виду разбить страну на 70-80 стран-княжеств, которых и странами-то нельзя будет назвать. И сделать президента президентом ничего. Так? Сие мы уже проходили.
– Нет. Это не так.
– У вас будет время объяснить – как. Теперь скажите: в связи с чем, работая зампредом правительства, вы выступали против боеспособной компактной армии?
– У нас не было денег.
– У кого, у вас? Перечислите фамилии.
– Бю... Бюст... Га...
– Бюстгалтеров?
– Да.
– Он еще до этого говорил, что денег – полно, – напомнил генерал.
– Да. Нет. Я уже не работал тогда. Я просто выступал.
– Не надо так расстраиваться, – подал голос полковник, несколько минут молча наблюдавший за реакциями Ефима. – Мы понимаем, что вы просто выступали. Вам нужна была поддержка молодежи. Нас интересует: кто готовил выступление?
– У меня работало много людей. Я и фамилии-то уж не вспомню.
– А не надо вспоминать, – согласился генерал и протянул листок. – Вот список. Пометьте галочками тех, кто готовил текст.
– Я не знаю, кто конкретно этим занимался. Может быть, Фильчиков. Точно, он.
– Неинтересно. Фильчиков убит два года назад.
– Больше никого не помню.
– Жаль. Своей забывчивостью вы превращаете подозреваемых в свидетелей, а себя..., – генерал эффектно выдержал паузу. – Из свидетеля – в подозреваемого.
– В чем? В чем подозреваемого?!
– Тут целый букет.
– Какой букет?
– Например, можно усмотреть пункт два 280.
– Что это?
– Публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности, совершенные с использованием средств массовой информации. До пяти лет.
– В моей речи не было никаких призывов! Тем более к экстремистской деятельности! Ни один суд..., – запнулся Ефим, вдруг вспомнив, что такое суд.
– Да? А каким методом ваши легитимные губернаторы стали бы защищаться от президента-дурака? Даже дурак не допустит распада без противодействия. Или вы им к НАТО рекомендуете обратиться за поддержкой?
– Я не отвечаю за действия дураков.
– Возможно. А что скажете о призывах к неподчинению законным требованиям власти? От службы в армии еще никто не освобождал. Суд, рассмотрев все обстоятельства, может найти здесь пункт три статьи 212. К тому же, заявленная цель: занять Думу людьми с таким же «понятием» и деяния в этом направлении – прямая один 210: создание преступного сообщества. От двенадцати до двадцати лет. Вас устроит?
– Глупость. Нет состава.
– А вы грамотный юрист. Поздравляю, – улыбнулся полковник.
– Спасибо.
– Местами, – хмыкнул генерал.
Полковник продолжил:
– Но, видимо, вы не знаете, что на следующей неделе в кодекс будут включены 280 три и 280 четыре. Они будто специально написаны под вашу речь.
– Закон обратной силы не имеет.
– Верно. Но там будет примечание, что для преступлений, совершенных против государства, статьи могут применяться вне зависимости от времени совершения преступлений.
Впрочем, если вы так настаиваете, и чтобы нам пока не копаться с доказательной базой по 275-й статье, а то это долго, для вас хватит и 159-й. В вашем случае – пунктов 3 и 4.
– ?..., – сглотнул Ефим. – Я вас не понимаю.
– Понимаете, – сверкнул взглядом полковник. – Хищение чужого имущества или приобретение права на чужое имущество путем обмана или злоупотребления доверием. Мошенничество, как минимум. Хотя можно квалифицировать и поинтереснее. В любом случае это уже до десяти лет. Так как совершено с использованием служебного положения организованной группой в особо крупном размере.
– Я ничего не похищал.
– Да вы опять запамятовали, Ефим Харитонович. Вспомните, куда делся госкредит, полученный еще первым вашим банком аж в 1995 году? На строительство дорог. Вспомнили?
– Не знаю.
– А мы знаем.
– Чего вы хотите?
– Сейчас придет следователь. Он расскажет вам – куда делся кредит. А затем вы расскажете ему все, о чем он вас спросит. И не бойтесь: вашему ребенку в Оксфорде в любом случае позволят доучиться. Если, конечно, ему будет, чем платить.
– И что дальше? – Ефим почувствовал, что начинается деловой разговор, где можно было торговаться.
– Дальше все просто. Если расскажете хорошо – утром поедете домой. Если неожиданно возникнут проблемы с памятью, потребуется время, чтобы ее освежить. Всего хорошего, – улыбнулся полковник.
– Что с ним потом делать? – закрыв дверь, спросил генерал.
«Полковник» недовольно покачал головой.
– Виноват, – вытянулся генерал. – То же, что и с остальными?
– Нет. Остальных будут судить.
– Понял, – генерал попробовал опустить глаза, но, не сумев, преданно их раскрыл. – А когда?
– Когда скажет все, что знает. Записи должны быть использованы, как свидетельские.
«Полковник» внимательно посмотрел в глаза генералу:
– Вариант номер два. И обязательно зачитайте приговор.
Генерал понимающе склонил голову.
Ефим снова оказался один в пустом кабинете. После малоприятной беседы с обходительными и улыбчивыми людьми сидевший за спиной лейтенант воспринимался им как мебель.
Видимо, тот почувствовал, что его считают лишь предметом обстановки и, воспротивившись, предложил:
– Ефим Харитонович, до прихода следователя еще полчаса. У него сегодня много работы. Может, пока телевизор посмотрим? Там сейчас юмористическая передача начнется.
– Как хотите, – хмыкнул Ефим.
На ожившем экране появилась давно знакомая Ефиму фигура соплеменника – артиста эстрадного жанра. Если бы у Ефима были друзья, то можно было бы сказать, что это его давнишний друг. Но поскольку друзей у него никогда не было – ни к чему они в жизни политика-бизнесмена – то артист, скорее, оказывался просто хорошим знакомым.
Увидев лицо комика, Ефим оживился:
– Ха. Старый хрен. Уже в ящик пора, а все выступает.
Артист придурковато раскланялся и характерно-гнусавым голосом объявил:
“«Приборчик». Автор, сами понимаете, тот же, что и у предыдущего рассказа, – затем артист с профессиональными ужимками и гримасами принялся читать монолог:
– Сижу я, значит, дома. Ужинаю, как обычно. Смотрю это самое. Ну, в смысле телевизор. По вечерам в нем всякие штуки интересные показывают. Вот и сейчас гляжу – а там голова кучерявая бегает. И интеллигентно так выкрикивает: «Надо изобретать защиту от дурака! Надо от дурака!..» Остальные в телевизоре так на него подозрительно косятся, улыбаются, некоторые даже кивают.
А сам-то я до начала всех реформ ведущим инженером в закрытом КБ работал – знаю, что такое защита. Теперь в углу первого этажа нашего бывшего института магазин – я там грузчиком по ночам. А днем сплю, во сне по привычке защиты изобретаю. Несколько даже внедрил в нашем магазине. Директор поощрил меня бутылкой колы и палкой колбасы. Так что в этих делах я специалист.
Вот сижу и думаю: «Как же этот волосатый защиту будет изобретать, если сам не инженер, не компьютерщик?» А он так пристально посмотрел на меня с экрана, да как выкрикнул: «От президента-дурака! Защиту!»”
Лейтенант заржал. Лицо Ефима как-то странно скривилось. С нехорошим подозрением он стал пристально вглядываться в кривляку на экране. Губы прошептали что-то вроде: «Сволочь. Скотина». Тот, естественно, не слыша ничего, кроме хохота в зале, продолжил, глядя Ефиму прямо в глаза:
“Пару секунд я торопел, а потом понравилась мне его целеустремленность – не первый год про дураков кричит. И постановка задачи интересная. Блокировкой кнопок ее не решишь. В общем, загорелся идеей, решил помочь человеку, спать лег.
К утру задача была решена. Я быстренько схему набросал, наспех собрал маленькую демонстрационную модель, оделся поприличнее и отправился в Думу кучерявого искать.
Пропустили меня кое-как. Правда, пришлось ходоком с Камчатки к Бабашкину представиться. Он как раз в этот день ходоков принимал.
Разыскал искомые покои. А там нет никого – охранник один. Прождал полдня, радуясь. Все-таки приятно другому человеку приятное сделать.
Наконец, смотрю – идут.
Охрана, сопровождение. И кучерявый со своей лысой подругой.
От радости и волнения забыл я как его зовут.
– Здравствуйте, - говорю, товарищ.
Смотрю, скривился, будто тошнит.
– Ой, извините, господин, – и листки ему протягиваю. – «Предурант».
– Кто предурант? – разозлился кучерявый.
– Не кто, а что, – объяснил я. – Вот здесь «Предурант». Это название такое. Принципиально новое средство.
– Обращайтесь в Минздрав, – презрительно поморщился кучерявый и хотел было двинуться дальше.
– Но «Предурант» – это для вас.
Охрана ладонями поприкрывала рты и начала как-то странно дергаться.
– Оскорбления?
– Да нет. Вы же сами хотели. Я изготовил: «Президент-дурак-анти». Сокращенно «Предурант».
– Уведите отсюда этого идиота, – включилась лысая подружка.
Меня не слишком вежливо, но и не слишком грубо увели. Проводили до дверей.
– Во вляпался, – задумался я. Открыл папку и с горя включил приборчик. – Он столько лет про будущих президентов-дураков кричит, а меня теперь того гляди посадят. Что же делать?
Пока я так в задумчивости стоял, теребя папочку, ко мне толпа подбежала. Человек десять, наверное. И как завопят прямо в уши: «Долой!»
– Вы че, ребят, – говорю, – Озверели? Меня только что из Думы выгнали, а вы орете прямо в лоб.
Лица в толпе смягчились. А один, видимо самый умный, хитро так спрашивает:
– И за что же? Из Думы еще никого не выгоняли. Неприкосновенность все-таки. И вообще, вы за наших или как?
– Я за своих. Грузчик я.
– Тьфу, – упал на асфальт пропавший интерес.
– А грузчика-то за что? – спросил другой.
– За «Предурант».
Смотрю, интерес опять начал расти.
–- Да нет. Какого урана? Вы лучше скажите, что теперь делать-то? С повинной что ли пойти?
– Иди. Комитет рядом. А хочешь, с нами оставайся, коли из своих. Мы здесь до пяти стоять будем.
Тут в папочке что-то затрещало, и раздался писк. Толпа неожиданно отвернулась и ушла.
Я папку открыл, а там индикатор красной лампой вовсю мигает, на дисплее надпись мечется: «Дураки».
– Во, блин, – удивился я. – Вроде ж только на президентов должно действовать. Интересно.
Тут двери Думы распахнулись, и толпа, человек триста, наверное, чуть не снесла меня. Первым кучерявый бежал.
Вечером, как обычно, посмотрел я на это дело по телевизору.
– Во дела, – подумал я. Доел и выключил приборчик, пока и из телестудий все не разбежались. Что тогда смотреть-то?”
Юморист поклонился невидимой публике. Затем решил что-то сказать. В шквале аплодисментов слова утонули.
– Вот скотина! – булькая слюной и пуская пену изо рта, прошипел Ефим. – Я ему... А он! Ну, тварь, подожди. Выйду я отсюда...
– Вы о чем? – сквозь гогот спросил лейтенант. – Кого-то узнали?
– Этого не было! Это вранье! – вскричал Ефим.
– Откуда вы знаете? – участливо поинтересовался лейтенант, одновременно борясь с приступами смеха.
– Потому что это вранье! – завизжал Ефим, потеряв последние остатки самообладания.
– Конечно, вранье, – согласился лейтенант. – Кучерявый наверняка бежал бы не первым, а как минимум за спинами охранников.
– Конечно, вранье, – раздался новый голос. – Это же юмор, шутка. По-моему, раньше вы всегда выступали за свободу юмора.
– Ничего себе шутка. Это оскорбление!
– Оскорбление кого? – поинтересовался вошедший.
– Ме... ме... ме..., – забормотал Ефим.
– Следователь Петренко, – представился человек. – Извините, я немного задержался.