DMVV

О своей работе в советской контрразведке, противодействию активным мероприятиям спецслужб США и нынешней деятельности мне рассказал главный аналитик Национального антикриминального и антитеррористического центра, ветеран внешней разведки КГБ СССР, полковник в отставке Олег Максимович Нечипоренко.

– Олег Максимович, вы служили в Управлении «К», которое занималось вопросами внешней контрразведки, в том числе обеспечением безопасности деятельности советских учреждений и их сотрудников за рубежом и обеспечением безопасности деятельности самой разведки. Понятно, что эти цели достигались не только защитными, но и наступательными методами, в том числе проникновением в спецслужбы противника, чтобы «изнутри» получить информацию о деятельности этих структур против нашей разведки и наших учреждений. Вас именно поэтому обвинили в подготовке государственного переворота в Мексике и объявили «персоной нон-грата»?

– Управление «К», образованное из Службы 2 в 1971 году, являлось в рамках Первого главного управления КГБ СССР подразделением внешней контрразведки. Действительно, его функции заключались в обеспечении деятельности нашей разведки за рубежом и безопасности наших граждан и советских учреждений в других странах, а также в противодействии проникновению на нашу территорию агентуры противника. В таких случаях внешняя контрразведка ставила в известность внутреннюю контрразведку для дальнейшего, если можно так выразиться, «обслуживания» этой агентуры.

Что касается безопасности советских граждан за рубежом – это вопрос достаточно широкий и связан с тем, что система мер, которая обеспечивала эту безопасность, являлась защитным барьером, оберегающим их от действий западных спецслужб, проявлявших повышенный интерес к нашим гражданам за границей. Практически с момента запроса визы на советского гражданина для въезда в страну, он попадал в поле зрения западных спецслужб. А приехав в страну, в зависимости от профессии и места работы, попадал под менее или более активный контроль западных спецслужб.

В своих мемуарах «Жизнь в конспирации», вышедших в августе прошлого года, я уделил достаточно большое внимание этому аспекту деятельности как нашей контрразведки, внешней и внутренней, так и наших оппонентов. Я назвал эту главу «Почему и как они и мы стерегли своих граждан». Дело в том, что весь период «холодной войны» контрразведывательный режим в противостоящих друг другу странах был очень жёстким в отношении граждан другой стороны. Легальные резидентуры разведок с обеих сторон, работавших под прикрытием официальных учреждений, находились под очень плотным колпаком спецслужб. Естественно, в этих условиях вести разработку интересующих секретоносителей было затруднительно. Поэтому граждане, выезжавшие в страны третьего мира, где контрразведывательный режим был значительно слабее, становились объектами активного интереса местных резидентур, как наших, так и оппонентов, с целью изучения, возможного привлечения к сотрудничеству, а в последующем и вывода в качестве «продукта» на территорию тех стран, которые эти резидентуры интересовали. Поэтому мы вели в данном направлении активную работу по защите наших граждан.

Как известно, в Советском Союзе существовали нормы поведения советских граждан за рубежом, разработанные с участием органов госбезопасности. Они касались определённых запретов и правил поведения в той или иной ситуации. При нарушении этих правил мы оценивали обстановку на предмет провокационных действий со стороны западных спецслужб. Затем принималось решение о возможном сокращении срока пребывания данного гражданина за рубежом или о его немедленном возвращении на Родину с обеспечением безопасности по всему маршруту обратного следования.

Я по линии внешней контрразведки непосредственно занимался этим направлением – оно входило в мои функциональные обязанности. Мы контролировали поведение граждан, как являвшихся сотрудниками советских учреждений за рубежом, так и посещавших страну в составе каких-либо делегаций, художественных коллективов, спортивных команд. Одновременно все эти граждане являлись объектами интереса резидентуры ЦРУ, в частности, в Мексике, где я дважды был в командировке.

Моим прикрытием был консульский отдел, в котором я работал сначала сотрудником, а затем заведующим консульским отделом Посольства СССР в Мексике. И все возникавшие ЧП разного рода, вызванные внешними факторами или неправильным поведением граждан, приходилось решать мне. Тем более что защита собственных граждан в соответствии с международными правилами относится к ведению именно консульской службы.

За восемь лет моего пребывания в Мексике было немало чрезвычайных происшествий, провокаций против наших граждан. Естественно, что я, участвуя в их нейтрализации, всегда являлся помехой для спецслужб противника, нарушая тем самым их планы. В конце концов такое моё «навязчивое», с их точки зрения, поведение, видимо, им надоело, и они приняли решение прервать моё пребывание в этой стране.

– То есть это была причина, а повод придумали другой – якобы чуть ли не попытку государственного переворота?

– Поводом послужило одно из ЧП. У нас тогда на Запад «ушла» сотрудница торгового отдела Посольства. В той информации, которую она передала западным спецслужбам (и содержание которой стало нашим достоянием), она перечислила – кто есть кто в Посольстве, в том числе описала и мои функции. И тогда меня попытались представить в виде организатора поездки в Советский Союз группы мексиканцев для учёбы в Университете дружбы народов имени Патриса Лумумбы, которые успели посетить Северную Корею, и, вернувшись в Мексику, организовали экстремистскую группировку. Местные СМИ писали тогда, что я чуть ли не помогал этой группе «развязать второй Вьетнам в Мексике».

В вышедшей в 1971 году в США нашумевшей книге Джона Бэррона «КГБ: тайная работа советских секретных агентов» в главе «Заговор против Мексики» моей персоне было уделено немало строк, в том числе с обвинениями в создании экстремистской организации с целью свержения мексиканского правительства. Пусть эти обвинения останутся на совести американцев. С их стороны это была чисто политическая акция по компрометации. Тогда был такой период массовых выдворений советских граждан, начавшийся в Великобритании, откуда было выслано 105 человек. Из Мексики было выдворено пять человек, включая временного поверенного в делах. Естественно, это нарушало работу наших резидентур, поэтому противник использовал такой метод.

Некий «Джо Маленький», сотрудник резидентуры ЦРУ в Мексике, в своих мемуарах позже писал, что они вели внимательное наблюдение за мной, но убедившись в моей «невербуемости», решили меня «сжечь на голубом огне» и создали эту легенду о заговоре.

Между собой американские разведчики звали меня Nechi. Теперь я иногда использую этот псевдоним в своей переписке (улыбается – Д. В.).

– Практика обеспечения безопасности наших специалистов за рубежом включала только наблюдение за их деятельностью, поведением и контактами или в том числе и какую-то профессиональную помощь при возникновении определённых ситуаций?

– Когда возникали какие-либо опасные ситуации для наших граждан, их разрешение входило в функции нашего консульского отдела. Поэтому мы совершенно легально обращались к властям. Были такие случаи, когда наши граждане попадали в заранее подстроенные жизненно опасные ситуации. То есть были провокации. Причём провокации, как потом выяснялось, однозначно подготовленные резидентурой ЦРУ в Мексике.

– Позже, работая за рубежом, вы занимались не только внешней контрразведкой, но и помогали дружественным странам организовывать собственную контрразведку. Что было наиболее сложным в этой работе?

– В функции внешней контрразведки входило такое направление работы, как оказание оперативной, консультативной и экспертной помощи нашим друзьям. Мы сотрудничали по этим направлениям со спецслужбами ряда дружественных стран. Мне пришлось уделить довольно много времени этой работе. Мы обменивались информацией об оперативной обстановке в разведываемых странах и возможных действиях спецслужб противника.

Разведке и контрразведке нужны люди, которые уже расшифрованы, но могут участвовать в каких-то разработках, видеть «подставы» спецслужб противника, консультировать. В своих мемуарах я назвал этот период своей работы «шпион по вызову».

Что было наиболее сложным в этой работе? Могу сказать, что главной сложностью было не перейти грань в общении и не раскрыть ту или иную информацию, касающуюся нашей деятельности. То есть вопросы конспирации требовали очень серьёзного отношения и внимания.

В то же время, было и удовлетворение от этой работы. В первую очередь возможность реализации тех или иных идей, которые доводились до наших союзников, но которые по различным причинам мы не могли осуществить в данный момент в своей работе.

– В бытность действующим сотрудником вы бы охарактеризовали себя больше как разведчика или как контрразведчика?

– Прежде чем говорить о себе, я бы хотел высказать свою точку зрения по этой теме. Я состою в двух братских ветеранских организациях единого Воинства Госбезопасности – разведки и контрразведки. Сотрудники этих служб являются, как я считаю, одновременно «актёрами» «Всемирного Театра Шпионажа». Но, естественно, играют в этом «Театре» разные роли. При овладении технологией своей деятельности они получают подготовку соответствующего плана и когда приходят в «театральную труппу», им раздают «роли» в соответствии с той базовой квалификацией, которая получена. Безусловно, тут есть стереотипы. Но именно здесь начинается разведывательное и контрразведывательное искусство. Каждая ситуация в оперативной деятельности уникальна – по участникам, обстановке, целям. И каждый начинает применять свои навыки творчески.

Когда возникает спор о том, разведка – это ремесло или искусство, я определяю её как искусство. Разница заключается именно в том, что каждая операция уникальна, она не может быть тиражирована. Иначе тогда, как это бывает у преступников, появится «почерк», а в разведке это приведёт к неминуемому провалу. Это очень важная, на мой взгляд, вещь, которую должны хорошо представлять все, кто видит свою будущую профессию в этом «Театре Шпионажа».

При подготовке, если говорить о специальных учебных заведениях, люди получают знания по направлениям деятельности разведки как таковой. Это разведка политическая, экономическая, военная, научно-техническая. И в рамках этого – контрразведывательное направление. Оно отличается от других тем, что имеет тоже конкретные объекты, но противостоит таким же профессионалам. Если сотрудник научно-технической разведки общается с людьми той или иной научной или технической дисциплины, то контрразведчик имеет дело с себе подобными. Поэтому, с одной стороны, это затрудняет работу, в том числе вербовочную, с другой – облегчает. Как правило, люди одной профессии быстро узнают друг друга. И если человек идёт на контакт, понимая – кто перед ним, то можно делать определённые выводы. Безусловно, надо смотреть – не является ли этот контакт подставой или игрой противника. Тем не менее, специфика такова.

Только попадая в этот «Театр», получая различные «роли» в нём, можно говорить, разведчик ты или контрразведчик. В основе своей это все разведчики. И в советские времена, например, в структурах наружного наблюдения были должности: разведчик, старший разведчик – в контрразведывательных подразделениях. Наружное наблюдение – это контрразведывательная структура, и в силу своей специфики её сотрудники должны быть очень творческими людьми. Потому что складываются ситуации, когда в условиях жёсткого лимита времени нужно принять единственно верное решение, которое позволит обыграть профессионального противника.

Что касается лично меня – у меня особая специфика прихода в госбезопасность, поскольку я с десятилетнего возраста рос и формировался на явочной квартире Московского управления госбезопасности. За полтора десятка лет до моего прихода в кадры я уже имел навыки конспирации, а первыми людьми, с которых я тогда делал жизнь, были контрразведчики.

Сначала я попал во внутреннюю контрразведку, а после того как по объективным причинам не состоялся мой переход в нелегальную разведку, был зачислен во внешнюю «легальную» разведку. Первое время работал по политической линии, а потом почти четверть века – во внешней контрразведке.

Мой старший брат, наоборот, начинал службу и долго работал по линии нелегальной разведки, а потом с успехом применял свой опыт в рядах внутренней контрразведки.

Поэтому вернее отвечать на этот вопрос, употребляя не «или», а «и». Я характеризую себя оперативником «Братства Госбезопасности», то есть «гэбистом», но без нынешней иронии.

– Десятилетия наивных представлений о «дружбе» с нашими западными и заокеанскими партнёрами закончились. В очередной раз выяснилось, что у каждого государства есть свои интересы, а активность западных спецслужб в отношении России никогда не снижалась.

– Можно сказать, что и накануне Второй мировой войны, когда нацисты превращались в угрозу, обмен информацией между будущими союзниками по антигитлеровской коалиции происходил, но в довольно ограниченном объёме. После начала Великой Отечественной войны обмен данными несколько расширился, но опять же происходил очень дозированно. Например, получив доступ к «Энигме» – портативной шифровальной машине, использовавшейся для шифрования и дешифрования секретных сообщений нацистской Германии, и её кодам, расшифровав немецкую переписку, англичане отнюдь не всем делились с нами, хотя там была очень важная для Советского Союза информация.

После войны спецслужбы сразу же заняли окопы по разные стороны баррикад в так называемой «холодной войне», которая затянулась по формальным признакам до 1991 года. Хотя я считаю, что она и по сей день идёт – просто меняются её формы. Точно так же, как и началась она не в 1947 году, а в 1917-м – против нашего нового государства. А до этого велась своего рода «холодная война» между западными странами и имперской Россией. Так что история эта не нова.

– Почему же тогда сегодня каждый обнародованный факт об активности и провалах иностранных спецслужб, действующих против России, вызывает бурную реакцию определённой части так называемого «либерального» сообщества и чуть ли не обвинения в шпиономании?

– Я думаю, что определённую не то чтобы слабость, а сдержанность проявили наши спецслужбы. Следует учитывать и то, что в 1990-е годы они понесли большие кадровые потери. Ушли многие профессиональные специалисты.

Плюс к тому – вопрос идеологии. Какая новая идеология в России появилась? Я называю её «три Б»: «Большие быстрые бабки».

Некому было вести грамотную контрпропаганду и показывать, что наша страна продолжает оставаться объектом пристального внимания и активного интереса иностранных спецслужб. У американцев же не произошло изменений в их национальной идее – создать однополярный мир, управляемый США, так называемый Pax Americana. Любая точка земного шара при необходимости объявляется ими зоной национальных интересов США, и туда направляются силы и средства, которые, по их мнению, необходимы для отстаивания этих интересов.

Я не хочу сказать, что проблема только в происках западных спецслужб. Так же как и в период «холодной войны», очень многое, что привело к 1991 году, происходило в результате того, что делали мы сами, без воздействия внешних факторов.

– К вам тоже был вербовочный подход со стороны противника уже после ухода в отставку. Что интересовало ваших «зарубежных коллег», что обещалось? Как вообще это выглядело?

– В середине ноября 1993 я прибыл в Нью-Йорк на презентацию только что вышедшей моей книги «Паспорт на убийство», посвящённой роли Освальда в далласских событиях. Презентация проходила в помещении CBS с участием американских и иностранных журналистов. После неё через пару дней вместе с представителем издательства мы должны были вылететь в Даллас, где открывался симпозиум в связи с 30-й годовщиной покушения на президента Кеннеди.

Предстоящие два дня я собирался побродить по Нью-Йорку, посетить книжные магазины, что и сделал. Вечером в моём номере раздался телефонный звонок. Звонивший, удостоверившись, что ответил я, представился сотрудником ФБР, назвал имя и фамилию и выразил желание встретиться и побеседовать в удобное для меня время. Судя по голосу, говоривший принадлежал к молодому поколению. Он, назову его условно «Стив», продиктовал служебный телефон и сказал, что будет ждать звонка. Вечер я провёл в «оперативных» раздумьях, связанных с предстоящей встречей.

ЦРУ, считая меня «невербуемым», ни разу за многие годы не провело даже зондирующей беседы, не говоря о вербовочном подходе. Тогда моя безопасность обеспечивалась дипломатическим статусом, и мы были с противником на равных, находясь на территории третьих стран. Конечно, в каких-то странах позиции были более сильными где-то у них, где-то у нас. Но на любое вербовочное предложение я мог ответить встречным предложением моему собеседнику.

В данном случае я был частным лицом, а контрразведка в лице ФБР – хозяином на своей территории, поэтому их не должно было волновать – «вербуемый» объект или «не вербуемый», ведь они ничего не теряют, но могут рассчитывать что-то и приобрести. Такой представлялась сложившаяся ситуация.

В середине следующего дня из отеля я позвонил «Стиву» по оставленному номеру, и мы назначили встречу в холле моего отеля в 18 часов. «Стив», как я и ожидал, оказался молодым 30-летним человеком, вполне интеллигентного вида, подтянутым, среднего роста, отнюдь не атлетического сложения, каковыми сотрудники ФБР предстают в американских фильмах. «Стив» предложил побеседовать за ужином в рыбном ресторане, расположенном недалеко от гостиницы. Очевидно, выбором ресторана он дал понять, что моё увлечение рыбалкой и рыбными блюдами им известно.

Завершив трапезу и беседу, мы покинули ресторан и направились в сторону отеля. Расплачиваясь за ужин, «Стив» аккуратно сложил счёт и убрал в карман. Про себя я рассмеялся. Для нас это давно служило признаком принадлежности американских связей к спецслужбам, то есть документальная отчётность за оперативные расходы при встречах с контактами. Нейтральный характер беседы в ресторане даже разочаровал меня, я готовился к схватке, противоборству не с кем-нибудь, а с ФБР, а тут было только какое-то «бла-бла-бла».

Мы подошли к гостинице, и я предложил подняться в номер, чтобы передать свою книгу, а «Стив» сказал, что у него тоже есть поручение от сослуживца, также связанное с книгой. В номере он достал книгу с хорошо известным мне титулом: «КГБ. Тайная работа советских секретных агентов» Джона Бэррона и объяснил, что его товарищ по работе, узнав, что он встречается со мной, очень просил получить на этом экземпляре мой автограф. Взяв в руки книгу, довольно потрёпанную, я стал её перелистывать и обнаружил на ней штамп библиотеки ФБР. С удивлением показывая её принадлежность «Стиву», я сказал, что не могу ставить свой автограф на «федеральной собственности», поэтому затрудняюсь удовлетворить просьбу друга. Заметно смутившись, «Стив» без слов убрал «КГБ», но вслед за этим достал блокнот среднего размера, раскрыл его, пристроив на край стола, и приготовил ручку, обратившись ко мне со словами: «Вы долго работали в институте КГБ и через вас прошло много сотрудников разведки. Я хотел бы, чтобы вы назвали фамилии, рассказали о них…» Подняв брови от изумления, я заявил ему: «Стив», мы так мило побеседовали в ресторане, затронули много интересных тем. Скажи мне, ты отдаёшь отчёт – на что ты меня толкаешь? Ты хочешь, чтобы я пошёл на преступление? У меня сложилось о тебе очень хорошее впечатление, зачем ты меня разочаровываешь… Если не хочешь испортить нашу встречу и расставание, убери свои письменные принадлежности и поговорим о чём-то другом или на этом завершим общение».

«Стив» с напряжением выслушал мою тираду, убрал блокнот и ручку и заявил, что надеется, что этот разговор останется между нами. Сделав неопределённую гримасу, я ответил, что не собираюсь его широко афишировать, давая понять, что это не означает, что я не поставлю в известность своих коллег в Москве.

Уже стоя в дверях «Стив» с надеждой в голосе спросил: «А вы в случае нового приезда в США мне позвоните?..» Я заверил его, что обязательно это сделаю, если представится новая оказия и посоветовал: «Ты доложи своим начальникам, что «объект», то есть я заявил о готовности продолжения контакта в случае приезда в США», и добавил: «А то тебе не оплатят расходы за ужин со мной». В глаза вербовщика мелькнула радость.

Так завершился первый и, очевидно, последний подход моих бывших главных противников с предложением о «негласном», то бишь агентурном сотрудничестве. В Москве мне стало известно, что подобные операции американцы активно проводили в тот смутный период российской истории и в отношении других ветеранов нашей разведки при их выездах за рубеж.

Я сдержал обещание и не предал по свежим следам публичной огласке этот эпизод, ведь «Стив» просто выполнял свои функции, а корпоративную этику нужно уважать. Думаю сегодня, спустя почти 20 лет, мой рассказ ему не повредит.

– Как был создан и чем занимается «Национальный антикриминальный и антитеррористический фонд», в котором вы сейчас работаете?

– В 2000 году один из моих друзей познакомил меня с бывшим министром внутренних дел Анатолием Сергеевичем Куликовым. Он рассказал мне о своей задумке – создать нечто подобное Давосскому экономическому форуму – международный форум, но по антикриминальной и антитеррористической тематике. В том же году был создан национальный фонд, а затем – в 2001 году – и Всемирный антикриминальный и антитеррористический форум, зарегистрированный в Берлине. Анатолий Куликов стал председателем правления этого форума. Мне же было предложено возглавить Национальный фонд. В течение пяти лет я им руководил, а затем перешёл на работу советника и главного аналитика фонда. Главная цель фонда – объединить усилия общества в борьбе с организованной преступностью и терроризмом.

– Насколько это удалось?

– В определённой степени удалось. Потому что мы проводили два раза в год международные конференции в разных странах по различным аспектам международной преступности и терроризма.

Нашей постоянной, рутинной целью является выявление закономерностей, новых тенденций в деятельности криминала, организованной преступности и террористов и передача результатов нашей аналитической работы государственным структурам.

Существенная опасность сегодня заключается и в том, что медийное пространство перенасыщено информацией о терроризме. А она имеет побочные эффекты в виде психологической интоксикации индивидов и общества в целом. Но СМИ не всегда понимают это, плюс играет свою роль и коммерческий фактор. В результате в нынешних условиях достаточно имитировать теракт, и появляются массовые психозы.

В освещении террористических проявлений и противодействии им нужно тщательно дозировать сообщения и сопровождать их квалифицированными комментариями. Необходимо глубоко осознаваемое гражданское взаимодействие масс-медиа и соответствующих силовых структур. К сожалению, это не всегда происходит.

– Вы автор множества книг и публикаций о деятельности спецслужб и противодействии терроризму: «Три пули для президента. Смертельный треугольник Далласа», «Жизнь в конспирации» и ряда других. Какова цель вашего творчества? Какие ключевые мысли и идеи вы стараетесь донести до своих читателей?

– Я специально принёс вот эту книгу. (Олег Максимович показал мне объёмное издание-фотоальбом с названием «ЦРУ – государственный терроризм США», в строках подзаголовка которого ЦРУ расшифровывалось как: Центр Разработки Убийств – Д. В.). Вот, что я хочу сказать читателям. Этот документальный фотоальбом, выпущенный к 40-летию ЦРУ. Тогда я был вынужден выступать ещё под псевдонимом. Он содержит факты, свидетельства и показания о деятельности этого ведомства.

В 1993 году я передал его с оказией Роберту Гейтсу (директору ЦРУ в 1991 – 1993 гг. – Д. В.) и выразил надежду в дарственной надписи, что в дальнейшем мы не будем противостоять друг другу в «холодной войне». Позднее этот альбом был включён в американские каталоги книг по спецслужбам.

Моя главная задача – рассказать правду о деятельности спецслужб Запада, избавить наше общество от влияния тех мифов, которые нам пытались навязать в последнее время.

– Вы выросли и сформировались в среде чекистов. А что бы вы порекомендовали нынешнему поколению российских контрразведчиков и тем молодым людям, которые только выбирают жизненный путь?

– Только одно. Если человек решил посвятить себя делу госбезопасности, то это должно быть навсегда, при верности Долгу и Совести.

Беседу вёл Дмитрий Васильев

Журнал «Воинское братство»

Добавить комментарий